Трагедия крымского фронта

Трагедия Крымского фронта

Обладание Крымским полуостровом имело стратегическое значение. Гитлер называл его советским непотопляемым авианосцем, угрожающим румынской нефти.
18 октября 1941 11-я армия вермахта под командованием генерала от инфантерии Эриха фонМанштейна начала операцию по захвату Крыма. После десяти дней упорных боев немцы вышли на оперативный простор. К 16 ноября 1941 весь Крым, кроме Севастополя, был оккупирован.
26 декабря 1941 началась Керченско-Феодосийская десантная операция. Войска советских 51-й и 44-й армий Закавказского фронта отбили Керченский полуостров, продвинувшись на 100-110 км за 8 дней.
Советские войска остановились 2 января 1942 на рубеже Киет – Новая Покровка – Коктебель.Советским 8 стрелковым дивизиям, 2 стрелковым бригадам и 2 танковым батальонам там противостояли одна немецкая пехотная дивизия, усиленный пехотный полк и румынские горная и кавалерийская бригады.
Манштейн в своих мемуарах написал:
"Если бы противник использовал выгоду создавшегося положения и стал бы быстро преследовать 46-ю пд, а также решительно ударил по отходившим от Феодосии румынам, то создалась бы обстановка безнадежная не только для этого нового участка фронта 11-й армии. Решалась бы судьба всей 11-й армии. Более решительный противник мог бы стремительным прорывом на Джанкой парализовать все снабжение армии. Отозванные от Севастополя войска  170-я и 132-я пд  могли прибыть в район западнее или северо-западнее Феодосии не раньше чем через 14 дней."
Командование Закавказского фронта все-таки запланировало проведение операции по освобождению Крыма. План операции был доложен наркому обороны 1 января 1942. Удароммотомехгруппы (2 танковые бригады и кавалерийская дивизия) и 51-й армии (4 стрелковые дивизии и 2 бригады) планировалось выйти к Перекопу, где заранее предполагалось выбросить воздушный десант. 44-й армии (3 стрелковые дивизии) – выйти к Симферополю. Две горнострелковые дивизии должны были ударить вдоль черноморского побережья. Приморская армия должна была сковывать противника у Севастополя и высадить десант в Евпатории с последующим направлением на Симферополь. Общая задача  уничтожение всех сил противника в Крыму. Начало операции - 8-12 января 1942.
Однако в намеченный срок операция не была начата, а 15 января 1942 немцы и румыны нанесли контрудар, отбив 18 января Феодосию. Советские войска были оттеснены на 10-20 км, на Карпачскийперешеек.
27 февраля 1942 началось советское наступление как из Севастополя, так и с Карпачскогоперешейка. Там против 3 немецких и 1 румынской пехотных дивизий действовали советские 7 стрелковых дивизий и 2 бригады, несколько танковых батальонов. Во втором эшелоне советских войск были 6 стрелковых дивизий, одна кавалерийская дивизия и две танковые бригады. Румынская дивизия на северном фланге отступила вновь до Киета, на 10 км3 марта 1942 фронт стабилизировался - теперь он выгибался дугой на запад.
13 марта 1942 советские войска (8 стрелковых дивизий и 2 танковые бригады) вновь перешли в наступление. Немцы держались, а 20 марта 1942 попытались нанести контрудар силами 22-й танковой дивизии (только что переформированной из пехотной дивизии) и двух пехотных дивизий. Немцы были отбиты.
26 марта 1942 четыре советские дивизии попытались наступать, но в свою очередь были отбиты.
Последняя попытка советского наступления в Крыму была 9-11 апреля 1942.
Директива Ставки ВГК №170357 от 6 мая 1942 гласила:
"Увеличение сил Крымского фронта в настоящее время произведено не будет. Поэтому войскам Крымского фронта прочно закрепиться на занимаемых рубежах, совершенствуя их оборонительные сооружения в инженерном отношении и улучшая тактическое положение войск на отдельных участках, в частности захватом Кой-Асанскогоузла."
К этому времени в составе Крымского фронта было 16 стрелковых дивизий и 3 бригады, кавалерийская дивизия, 4 танковые бригады, 9 артиллерийских полков усиления. Фронт имел 225 бомбардировщиков и 176 истребителей (исправных). У противника было 5 немецких пехотных и 1 танковая дивизии, 2 румынские пехотные дивизии и кавалерийская бригада, а также моторизованная бригада "Гроддек", состоявшая в основном из румынских подразделений под командованием немецкого штаба.
При таком соотношении сил (Манштейн оценивал советское превосходство в силах как двукратное) немцы и румыны перешли 8 мая 1942 в наступление.
Манштейн решил обратить фактор численного превосходства советских войск в свою пользу. Линия фронта состояла из двух участков. Южный участок от Кой-Асана до берега Черного моря (8 км) представлял собой хорошо оборудованные (с января 1942) советские оборонительные позиции, их занимала 44-я армия. Северный участок от Кой-Асана до Киета (16 км) выгибался на запад. Советское командование должно было ожидать, что немцы ударят в районе Кой-Асана, чтобы отрезать северную группировку (47-ю и 51-ю армии).
Действительно, учитывая малочисленность своих сил, Манштейн мог рассчитывать только наокружение как можно большего количества советских сил на как можно меньшей территории и уничтожение их затем авиацией и артиллерией. Его сил было достаточно для действий на узком участке фронта, но далее на восток Керченский полуостров расширяется, и там численный перевес советских сил мог дорого обойтись немцам.
Замысел немецкой операции "Охота на дроф" базировался на нанесении главного удара не в районеКой-Асана, а на южной оконечности линии фронта, где его меньше всего ожидали. Причем здесь должны были наступать три пехотные и танковая немецкие дивизии, а также бригада "Гроддек", то есть не менее половины всех немецко-румынских сил. На северном и центральном участках фронта немцы и румыны должны были провести демонстрацию наступления, по-настоящему перейдя в него лишь после прорыва южной группировки. Кроме того, в первые часы операции наносились массированные авиаудары по штабам частей 47-й и 51-й армий.
Уловка немцев сработала – советские резервы после начала наступления оставались на севере. 8 мая немцы прорвали советскую оборону на 5 км участке, на глубину 8 км. 9 мая пошел проливной дождь, помешавший немцам ввести в бой танковую дивизию, однако до ливня успела продвинуться моторизованная бригада "Гроддек", отрезавшая 44-ю армию от тыловых позиций. Кроме того, в тылу 44-й армии высадился немецкий шлюпочный десант. Этот был лишь один батальон, однако он оказал помощь немецкому наступлению.
11 мая 1942 немецкая 22-я танковая дивизия достигла северного побережья Керченского полуострова. За ней следовали немецкая 170-я пехотная дивизия и румынская 8-я кавалерийская бригада. В образовавшемся котле оказались 8 советских дивизий, в этот день погиб командующий 51-й армией генерал-лейтенант В.Н.Львов. В этот же день Сталин и Василевский отправили главнокомандующему войсками Северо-Кавказского направления гневную директиву, начинавшуюся словами
"Военный совет Крымфронта, в том числе Козлов, Мехлис, потеряли голову, до сего времени не могут связаться с армиями…"
и заканчивавшуюся приказом:
"не пропускать противника".
Однако немцы и румыны наступали стремительно. Вечером 14 мая немцы были уже на окраинах Керчи. 15 мая 1942 Ставка ВГК приказала:
"Керчь не сдавать, организовать оборону по типу Севастополя".
Однако уже 16 мая 1942 немецкая 170-я пехотная дивизия взяла Керчь. 19 мая 1942 боевые действия на Керченском полуострове прекратились, за исключением сопротивления остатков советских войск в Аджимушкайских каменоломнях.
Из 270 тысяч бойцов и командиров Крымского фронта за 12 дней боев было потеряно безвозвратно 162.282 человека - 65%. Немецкие потери составили 7,5 тысяч. Как написано в "Истории Великой Отечественной войны":
"провести эвакуацию организованно не удалось. Противник захватил почти всю нашу боевую технику и тяжелое вооружение и позже использовал их в борьбе против защитников Севастополя".
4 июня 1942 Ставка ВГК объявила виновными в "неудачном исходе Керченской операции" командование Крымского фронта.
Армейский комиссар 1-го ранга Мехлис был снят с постов замнаркома обороны и начальника Главного политуправления Красной Армии и понижен в звании до корпусного комиссара.
Генерал-лейтенант Козлов снят с поста командующего фронтом и понижен в звании до генерал-майора.
Дивизионный комиссар Шаманин снят с поста члена Военного совета фронта и понижен в звании до бригадного комиссара.
Генерал-майор Вечный снят с должности начштаба фронта.
Генерал-лейтенант Черняк и генерал-майор Колганов сняты с постов командующих армиями и понижены в звании до полковников.
Генерал-майор Николаенко снят с поста командующего ВВС фронта и понижен в звании до полковника.
1 июля 1942 (еще до взятия Севастополя) Манштейн получает звание генерал-фельдмаршала.
 
Декабрь 1941 года. Крым. Первая бомбежка. Отец на фотографии – слева. Когда при обработке внимательно рассмотрела фотографию, то с удивлением увидела, что отец курит трубку
Наталья Арзамасцева
Фото: из архива Василия Арзамасцева
Добавьте подпись
 фото из инета, район Керчи.военно пленные
Фото 02
I'd say it's rather May 1942 (17-19), after Operation Trappenjagd.
Комментарий форума, ссылка.  
Уточнение 

It is after the conquest of Sevastopol.
Image attached is from the book:
Bessarabien Ukraine-Krim. Der Siegeszug Deutscher und rumänischer Truppen
Chapter:
Besuche von Weltgeschicher Bedeutung (Visits of world historical importance), which describes an international delegation who came to see how the German- Romanian troops conquered Sevastopol.
Перевод текста:
Именно после завоевания Севастополя.
Изображения, взято из книги:
Bessarabien Украина-Крым. Der Siegeszug Deutscher унд rumänischer Truppen
Глава:
Besuche фон Weltgeschicher Bedeutung (Визиты всемирно-историческое значение), которая описывает международных делегаций, которые пришли посмотреть, как немецко-румынские войска захватили Севастополь.
 Фото 03
Предположительно это Марфовка. 
Марфовка. Немецкое фото 14 мая 1942 года.
Керченский полуостров, май 1942 года, фото из Бундесархива.
 Так же Марфовка.
Советские боеприпасы, первые две фугасные, остальные осколочные.
Керченский полуостров, осень2010 года.
Керченский полуостров, осень2010 года.
мои раскопки
Стрелянные гильзы
Акмонайские позиции. Доты.
следы от пуль
Личное оружие бойца 633 СП, 157 СД.
Фрагмент снайперской винтовки Мосина.
 Район Керчи, май 1942 года, на фото Ил-2.
Май 1942, район Керчи. 
Все 5 фото из Бундесархива, Германия
крымский фронт район ленина (крым1942)
Советские пленные. 1942 г., Крымский фронт

«Паникеров расстреливать на месте…»

ИЗ ТРАГЕДИИ Крымского фронта во времена правления Хрущева создали один из наиболее запутанных мифов о Великой Отечественной войне - миф о том, что Верховный Главнокомандующий специально направлял на различные фронты своего бездарного в военном деле, но «верного пса» Мехлиса и тот в страхе держал командование. Вследствие чего, в частности, произошла крымская катастрофа мая 1942 года.

На обложку книги доктора исторических наук Юрия Рубцова «Мехлис. Тень вождя» (М., 2007) вынесено следующее резюме о герое произведения: «Одно только упоминание имени Льва Мехлиса вызывало ужас у многих храбрых и заслуженных генералов. Долгие годы этот человек был настоящей тенью Сталина, его «вторым я» и фактически хозяином Красной Армии. Он был настолько фанатично предан своему вождю и стране, что ради выполнения поставленной задачи не останавливался ни перед чем. С одной стороны, Мехлиса обвиняют в том, что на его руках кровь сотен невинных командиров, часть из которых он расстрелял лично. С другой стороны, его уважали простые солдаты, о которых он неизменно заботился. С одной стороны, Мехлис был одним из главных виновников поражения первых месяцев Великой Отечественной войны и краха Крымского фронта весной 1942 года. С другой стороны, его несгибаемость и твердость не раз спасали войска в самых отчаянных ситуациях. Был ли Мехлис воплощением зла? Или он просто олицетворял свое противоречивое время?»
Документы, которые приводит в книге уважаемый коллега, не позволили ни автору, ни читателям сделать однозначный вывод. Хотя, отмечу, в нашей историографии доминирует устойчивая неприязнь к личности этого заместителя наркома обороны и начальника Главного политуправления РККА. Творческая интеллигенция в своем большинстве оценивает эту историческую фигуру со знаком минус.
Наша справка. Лев Захарович Мехлис родился в 1889 году в Одессе. Окончил 6 классов еврейского коммерческого училища. С 1911 года в армии, служил во 2-й гренадерской артиллерийской бригаде. В 1918 году вступил в коммунистическую партию и был на политработе в Красной Армии. В 1921-1922 годах - в народном комиссариате рабоче-крестьянской инспекции, который возглавлял Сталин. В 1922-1926 годах - один из личных секретарей Генерального секретаря ЦК Сталина, в 1926-1930 годах учился на курсах при Коммунистической академии и Институте красной профессуры. В 1930 году стал заведующим отделом печати и издательств ЦК ВКП(б) и одновременно главным редактором газеты «Правда». В 1937-1940 годах - начальник Политуправления РККА, заместитель наркома обороны СССР, в 1940-1941 годах - нарком госконтроля. По воспоминаниям Никиты Хрущева, «это был воистину честнейший человек, но кое в чем сумасшедший», ибо ему была присуща мания видеть везде врагов и вредителей. В канун войны он был вновь назначен начальником Главного политуправления, заместителем наркома обороны (с сохранением поста наркома госконтроля). В 1942 году был представителем Ставки Верховного Главнокомандующего на Крымском фронте. После разгрома в мае 1942 года войск Крымского фронта был снят с занимаемых постов, в 1942-1946 годах - член военных советов ряда армий и фронтов. В 1946-1950 годах - министр государственного контроля СССР. Умер 13 февраля 1953 года.
Константину Симонову приписывают порой такое высказывание о Мехлисе: «Я был на Керченском полуострове в 1942 году. Мне ясна причина позорнейшего поражения. Полное недоверие командующим армией и фронтом, самодурство и дикий произвол Мехлиса, человека неграмотного в военном деле… Запретил рыть окопы, чтобы не подрывать наступательного духа солдат. Выдвинул тяжелую артиллерию и штабы армии на самую передовую. Три армии стояли на фронте 16 километров, дивизия занимала по фронту 600-700 м, нигде и никогда потом я не видел такой насыщенности войсками. И все это смешалось в кровавую кашу, было сброшено в море, погибло только потому, что фронтом командовал безумец…»
НО ЭТО, замечу, не личная оценка Симонова. Дело было так. В преддверии двадцатилетия Победы, 28 апреля 1965 года, писатель-фронтовик решил высказать некоторые связанные с историей Великой Отечественной войны мысли. В материале есть такой фрагмент. Его стоит привести полностью (цитирую по: К. Симонов. «Глазами человека моего поколения. Размышления о И.В. Сталине». М., АПН, 1989).
«Хочу привести пример операции, в которой наглядно столкнулись истинные интересы ведения войны и ложные, лозунговые представления о том, как должно вести войну, опиравшиеся не только на военную безграмотность, но и на порожденное 1937 годом неверие в людей. Я говорю о печальной памяти керченских событиях зимы - весны 1942 года.
Семь лет назад один из наших писателей-фронтовиков писал мне следующее: «Я был на Керченском полуострове в 1942 году. Мне ясна причина позорнейшего поражения. Полное недоверие командующим армиями и фронтом, самодурство и дикий произвол Мехлиса, человека неграмотного в военном деле… Запретил рыть окопы, чтобы не подрывать наступательного духа солдат. Выдвинул тяжелую артиллерию и штабы армии на самую передовую и т.д. Три армии стояли на фронте 16 километров, дивизия занимала по фронту 600-700 метров, нигде никогда я потом не видел такой насыщенности войсками. И все это смешалось в кровавую кашу, было сброшено в море, погибло только потому, что фронтом командовал не полководец, а безумец…»(Подчеркну, это слова не Симонова, а знакомого ему писателя. - А.М.)
Я был там же, где автор этого письма, и, хотя не разделяю его лексику, подписываюсь под существом сказанного.
Заговорил я об этом отнюдь не затем, чтобы лишний раз недобрым словом помянуть Мехлиса, который, кстати, был человеком безукоризненного личного мужества и все, что делал, делал не из намерения лично прославиться. Он был глубоко убежден, что действует правильно, и именно поэтому с исторической точки зрения действия его на Керченском полуострове принципиально интересны. Это был человек, который в тот период войны, не входя ни в какие обстоятельства, считал каждого, кто предпочел удобную позицию в ста метрах от врага неудобной в пятидесяти, трусом. Считал каждого, кто хотел элементарно обезопасить войска от возможной неудачи, паникером; считал каждого, кто реально оценивал силы врага, - неуверенным в собственных силах. Мехлис, при всей своей личной готовности отдать жизнь за Родину, был ярко выраженным продуктом атмосферы 1937-1938 годов.
А командующий фронтом, к которому он приехал в качестве представителя Ставки, образованный и опытный военный, в свою очередь тоже оказался продуктом атмосферы 1937-1938 годов, только в другом смысле - в смысле боязни взять на себя полноту ответственности, боязни противопоставить разумное военное решение безграмотному натиску «все и вся - вперед», боязни с риском для себя перенести свой спор с Мехлисом в Ставку.
Тяжелые керченские события с исторической точки зрения интересны тем, что в них как бы свинчены вместе обе половинки последствий 1937-1938 годов, - и та, что была представлена Мехлисом, и та, что была представлена тогдашним командующим Крымским фронтом Козловым».
НЕ БУДУ полемизировать с великим писателем. У каждого свой взгляд на былое. Выскажу свое личное мнение о Мехлисе, подкрепленное знакомством с документами той поры. Да, действительно, Лев Захарович - весьма непростая и неоднозначная политическая фигура. Был резок, порой даже очень, зачастую прямолинеен в оценках и требованиях. Мягко выражаясь, дипломатничать не любил. Был жестким, в том числе и на грани жестокости, а в годы войны и переходил за эту грань в сложной фронтовой обстановке.
На сей счет можно привести несколько примеров. 12 сентября 1941 года. 34-я армия Северо-Западного фронта. Заместитель наркома обороны Мехлис составляет лично приказ по войскам фронта № 057: «…За проявленную трусость и личный уход с поля боя в тыл, за нарушение воинской дисциплины, выразившееся в прямом невыполнении приказа фронта о выходе на помощь наступающим с запада частям, за непринятие мер для спасения материальной части артиллерии… генерал-майора артиллерии Гончарова на основании приказа Ставки ВГК № 270 расстрелять публично перед строем командиров штаба 34-й армии». При этом генерал накануне уже был расстрелян во внесудебном порядке на основании устного распоряжения Мехлиса и генерала армии К.А. Мерецкова.
Жестоко? Да, жестоко. Но это война, и речь шла о судьбе всего государства… К тому же в те трагические месяцы на фронте в условиях отступления под натиском немецких войск царила нервознейшая обстановка.
Следует в связи с этим также отметить, что Сталин отнюдь не потворствовал подобного рода расправам. В начале октября он жестко одернул командиров и комиссаров, практиковавших самосуд и рукоприкладство вместо воспитательной работы. Приказ наркома обороны № 0391 от 4 октября 1941 года, подписанный Сталиным и начальником Генштаба Б. Шапошниковым, так и назывался: «О фактах подмены воспитательной работы репрессиями». В нем Сталин потребовал «самым решительным образом, вплоть до предания виновных суду военного трибунала, бороться со всеми явлениями незаконных репрессий, рукоприкладства и самосудов».
ПОЗВОЛЮ себе небольшое отступление. У нас со времен перестройки в исторической литературе и публицистике доминирует стремление оценивать поступки государственных деятелей, их мотивы с позиций реалий нынешнего времени - времени мирного и доброго. Тогда была принципиально другая ситуация, и жизненная школа у того поколения была иной. Многие прошли испытания в борьбе со спецслужбами императорской России и в братоубийственной Гражданской войне. Это ожесточило будущих советских руководителей, людей сентиментальных среди них не было.
Понять причины крайней жестокости в отношении иных военачальников в 1941-м - того же командования Западным фронтом - невозможно также вне контекста обстоятельств драматического начала отражения агрессии нацистской Германии. О них мы, к сожалению, несмотря на принятые решения о рассекречивании документов Великой Отечественной войны, знаем далеко не все.
Конкретный пример: телеграмма начальника Генерального штаба генерала армии Г.К. Жукова в войска западных военных округов от 18 июня 1941 года. Этот документ по-прежнему недоступен для исследователей - даже для сотрудников Института всеобщей истории Российской академии наук, привлеченных к подготовке новой многотомной истории Великой Отечественной войны.
А такая телеграмма существовала. В 2008 году в издательстве «Кучково поле» вышла книга ветерана контрразведки Владимира Ямпольского «…Уничтожить Россию весной 1941 г.», в которую включены материалы по делу командующего Западным фронтом генерала армии Д.Г. Павлова. В протоколе закрытого судебного заседания Военной коллегии Верховного суда СССР от 22 июля 1941 года есть такой эпизод. Член суда А.М. Орлов оглашает показания подсудимого - бывшего начальника связи штаба Западного фронта генерал-майора А.Т. Григорьева на следствии: «…И после телеграммы начальника Генерального штаба от 18 июня войска округа не были приведены в боевую готовность». Григорьев подтверждает: «Все это верно».
Есть все основания утверждать, что 18 июня 1941 года Сталин разрешил привести войска первого стратегического эшелона в полную боевую готовность, но санкционированная им директива Генерального штаба оказалась по каким-то обстоятельствам невыполненной командованием западных военных округов, и в первую очередь в Западном Особом.
Сохранился еще один документ, свидетельствующий о направлении 18 июня 1941 года в адрес командования западных военных округов телеграммы начальника Генштаба. Это исследование, осуществленное в конце 1940-х - первой половине 1950-х годов военно-научным управлением Генерального штаба под руководством генерал-полковника А.П. Покровского. Тогда, еще при жизни Сталина, было решено обобщить опыт сосредоточения и развертывания войск западных военных округов по плану прикрытия государственной границы накануне Великой Отечественной войны. С этой целью было задано пять вопросов участникам тех трагических событий, занимавшим перед войной командные должности в войсках западных округов (фрагментарно ответы на некоторые вопросы были опубликованы в «Военно-историческом журнале» в 1989 г.).
Вопросы были сформулированы так: 1. Был ли доведен до войск в части, их касающейся, план обороны государственной границы; когда и что было сделано командованием и штабами по обеспечению выполнения этого плана? 2. С какого времени и на основании какого распоряжения войска прикрытия начали выход на государственную границу и какое количество из них было развернуто до начала боевых действий? 3. Когда было получено распоряжение о приведении войск в боевую готовность в связи с ожидавшимся нападением фашистской Германии с утра 22 июня; какие и когда были отданы указания по выполнению этого распоряжения и что было сделано войсками? 4. Почему большая часть артиллерии находилась в учебных центрах? 5. Насколько штабы были подготовлены к управлению войсками и в какой степени это отразилось на ходе ведения операций первых дней войны?
Редакция «Военно-исторического журнала» сумела опубликовать ответы на первые два вопроса, но когда подошла очередь отвечать на третий вопрос: «Когда было получено распоряжение о приведении войск в боевую готовность?», главный редактор журнала генерал-майор В.И. Филатов получил команду сверху прекратить дальнейшую публикацию ответов участников событий июня 1941 года. Но даже из первых двух ответов следует, что телеграмма (или директива) начальника Генштаба существовала…
ТЕПЕРЬ о поведении на фронте самого Мехлиса.
Из воспоминаний генерал-полковника инженерных войск Аркадия Хренова: «В одной из рот его и застал приказ об атаке. Он, не раздумывая, стал во главе роты и повел ее за собой. Никто из окружающих не сумел отговорить Мехлиса от этого шага. Спорить же с Львом Захаровичем было очень трудно…»
Из воспоминаний генерал-майора Давида Ортенберга, редактировавшего во время войны с Финляндией (1939-1940 гг.) газету 11-й армии «Героический поход» и вместе с Мехлисом попавшего, будучи в одной из наших дивизий, в окружение: «Армейский комиссар 1-го ранга посадил работников редакции на грузовичок - бывшее ленинградское такси, дал для охраны несколько бойцов: «Прорывайтесь». И прорвались по еще непрочному льду озера. А сам Мехлис вместе с командиром дивизии возглавил ее выход из окружения… Увидев, что наши не могут сбить финский заслон у дороги, Мехлис расставил бойцов в цепь, сам сел в танк и, двигаясь вперед, открыл огонь из пушки и пулемета. Следом пошли бойцы. Противника с его позиции сбили».
Сохранилось и высказывание генерала армии Александра Горбатова о Мехлисе: «При каждой встрече со мной вплоть до освобождения Орла Мехлис не пропускал случая задать мне какой-нибудь вопрос, от которого можно было бы стать в тупик. Я отвечал просто и, вероятно, не всегда так, как ему хотелось. Однако заметно было, что он, хотя и с трудом, изменяет к лучшему свое прежнее отношение ко мне. Когда мы уже были за Орлом, он вдруг сказал:
- Я долго присматривался к вам и должен сказать, что вы мне нравитесь как командарм и как коммунист. Я следил за каждым вашим шагом после вашего отъезда из Москвы и тому, что слышал о вас хорошего, не совсем верил. Теперь вижу, что был не прав».
Мехлис, конечно, не имел академического военного образования и не обладал полководческими талантами наподобие великого Рокоссовского. Этого полководца, к слову, он высоко ценил и незадолго до катастрофы Крымского фронта, ставшей ему очевидной уже весной 1942 года, просил Сталина назначить именно Константина Константиновича командующим Крымским фронтом. Увы, из-за тяжелого ранения Рокоссовский тогда еще находился в госпитале (8 марта 1942 года командующий 16-й армией Западного фронта Рокоссовский был ранен осколком снаряда и проходил лечение до 23 мая. - Ред.).
В то же время Мехлис знал, что такое война. Ведь в период Гражданской он находился на фронте, был комиссаром бригады, затем 46-й стрелковой дивизии и Правобережной группы войск на Украине, участвовал в боях против банд атамана Григорьева и одного из самых талантливых полководцев Белой армии - генерала Я.А. Слащева, получил ранение.
С Гражданской войны привычкой у Мехлиса было говорить людям в лоб об ошибках и просчетах. На этом он, естественно, нажил себе немало врагов. Говорил Мехлис всегда с пафосом, но искренне. Конечно, не обходилось без свойственной ему манеры видеть все либо в белом, либо в черном цвете. Следует учесть, что на посту наркома (министра) госконтроля он был вынужден заниматься тем, что сегодня назвали бы антикоррупционными мероприятиями, и по результатам проверок многим советским чиновникам пришлось сменить теплые кабинеты на бараки на Колыме. Воровали и барствовали за счет государства чиновники и при Сталине. Не отсюда ли истоки ненависти к «главному контролеру» Сталина со стороны потомков семей советской номенклатуры, большинство из которых неплохо приспособилось к новой жизни?..
И вот началась Великая Отечественная война. Мехлис снова в армии. 20 января 1942 года он прибыл на Крымский фронт (до 28 января 1942 года фронт назывался Кавказским) в статусе полномочного представителя Ставки Верховного Главнокомандования. Накануне его прибытия войска успешно осуществили Керченско-Феодосийскую десантную операцию (26 декабря - 2 февраля) и захватили обширный плацдарм.
Командующий Кавказским фронтом генерал-лейтенант Д.Т. Козлов получил указание Ставки ВГК всемерно ускорить сосредоточение войск на плацдарме. Туда решили перебросить дополнительные силы (47-ю армию) и не позднее 12 января перейти в общее наступление при поддержке Черноморского флота. Речь шла о том, чтобы как можно скорее выйти к Перекопу и нанести удар в тыл севастопольской группировке вермахта. Крым к лету 42-го мог реально стать вновь советским.
Наша справка. В результате Керченско-Феодосийской десантной операции к 2 января 1942 года советские войска полностью заняли Керченский полуостров. Как после войны признавал командующий 11-й армией Эрих фон Манштейн, «в первые дни января 1942 года для войск, высадившихся у Феодосии и подходивших со стороны Керчи, фактически был открыт путь к жизненной артерии 11-й армии - железной дороге Джанкой - Симферополь. Слабый фронт прикрытия (севастопольской группировки вермахта. - Ред.), который нам удалось создать, не мог бы устоять под натиском крупных сил. 4 января стало известно, что у противника в районе Феодосии уже было 6 дивизий». Немецкий генерал считал также, что «если бы противник использовал выгоду создавшегося положения и быстро стал бы преследовать 46-ю пехотную дивизию от Керчи, а также ударил решительно вслед отходившим от Феодосии румынам, то создалась бы обстановка, безнадежная не только для этого вновь возникшего участка… Однако командование фронта откладывало наступление, ссылаясь на недостаточность сил и средств.
Наступление советских войск все же началось, но прорвать позиции немецких дивизий не удалось. Обычно этот срыв описывают так, что-де наше командование недооценило силу и возможности противника. Конкретных виновников провала наступления, которое могло привести к освобождению всего Крыма, историки стараются не называть, чтобы никого не обидеть.
Замалчивается, что наступление сорвалось из-за отсутствия продуманного плана, а также четкого материально-технического и боевого обеспечения десантированных в Крыму войск. Это прежде всего проявилось в нехватке транспортных судов для переброски с «большой земли» живой силы, артиллерии. С обеспечением войск боеприпасами и горючим дела также обстояли катастрофически. Это свидетельство генерал-майора А.Н. Первушина, командующего участвовавшей в этой операции 44-й армией (был тяжело ранен в январе 1942 г. - Ред.).
Далее вмешались погодные условия - наступившая оттепель привела в полную негодность полевые аэродромы. Сказалось и отсутствие нормальной связи, средств противовоздушной обороны. В порт Феодосии «забыли» доставить зенитную артиллерию, и как следствие, до 4 января от безнаказанных действий немецкой авиации погибло 5 транспортов, тяжелые повреждения получил крейсер «Красный Кавказ».
18 января немцы, воспользовавшись пассивностью советских войск, отбили Феодосию. Тогда генерал Козлов принял решение на отвод войск на Ак-Монайские позиции - оборонительный рубеж примерно в 80 километров от Керчи. Вот в такой ситуации на фронт и прибыл Мехлис.
Через два дня после прибытия он отправил Сталину телеграмму следующего содержания: «Прилетели в Керчь 20.01.42 г. Застали самую неприглядную картину организации управления войсками… Комфронта Козлов не знает положения частей на фронте, их состояния, а также группировки противника. Ни по одной дивизии нет данных о численном составе людей, наличии артиллерии и минометов. Козлов оставляет впечатление растерявшегося и неуверенного в своих действиях командира. Никто из руководящих работников фронта с момента занятия Керченского полуострова в войсках не был…»
Наша справка. Козлов Дмитрий Тимофеевич (1896–1967 гг.). На военной службе с 1915 года, окончил школу прапорщиков. Участник Первой Мировой войны. В РККА с 1918 года, командовал батальоном, полком. После Гражданской войны учился в Военной академии имени Фрунзе. В период советско-финской войны командовал 1-м стрелковым корпусом 8-й армии. С 1940 года - заместитель командующего войсками Одесского военного округа, затем - начальник Главного управления ПВО РККА. С 1941 года - командующий войсками Закавказского военного округа. После катастрофы в Крыму снижен в воинском звании до генерал-майора. В августе 1942 года назначен командующим 24-й армией Сталинградского фронта, с августа 1943 года - заместитель командующего Забайкальским фронтом. Участвовал в боях против Японии.
Обычно телеграмму Мехлиса характеризуют так: самонадеянному наркому госконтроля «хватило» двух дней, чтобы составить представление о положении дел на фронте. Однако по сути Мехлис был прав. Основные положения его телеграммы соответствовали, кстати, содержанию приказа самого командования фронта № 12 от 23 января 1942 года. Приказ был подписан Козловым, членом Военного совета фронта Ф.А. Шаманиным и Мехлисом.
К этому надо добавить, что командование Кавказского фронта на тот момент находилось в Тбилиси. И оттуда руководило боевыми действиями. Из тысячекилометрового далека.
Мехлис действительно оперативно разобрался в чем дело. И немедленно поставил перед Ставкой вопрос о выделении из Кавказского фронта самостоятельного Крымского и переносе управления войск на Керченский полуостров. Одновременно он затребовал пополнения в живой силе (3 стрелковые дивизии), стал требовать от фронтового командования срочного наведения порядка в артиллерии, ПВО, тыловом обеспечении.
В приказе № 12 от 23 января 1942 года так и говорилось:
«1. Командованию армий, дивизий, полков учесть опыт боев 15-18.01.42 г., немедленно навести порядок в частях… Полковую артиллерию и артиллерию ПТО (противотанковую. - А.М.) иметь в боевых порядках пехоты…
2. Паникеров и дезертиров расстреливать на месте как предателей. Уличенных в умышленном ранении самострелов-леворучников расстреливать перед строем.
3. В трехдневный срок навести полный порядок в тылах…»
Особо тщательно Мехлис проверил состояние ВВС и артиллерии фронта, от которых в решающей степени зависела боеспособность всей группировки наших войск. Выяснилось, что из-за плохого материально-технического обеспечения на Керченском полуострове скопилось 110 неисправных самолетов, поэтому в день производилось менее одного самолето-вылета.
Мехлис, используя свой должностной статус, добился от Ставки ВГК и Генерального штаба дополнительных вооружений - фронт получил 450 ручных пулеметов, 3 тысячи ППШ, 50 минометов калибра 120 мм и 50 - калибра 82 мм, два дивизиона реактивных минометов М-8. Решался вопрос о выделении фронту дополнительного количества танков, в том числе тяжелых КВ, противотанковых ружей и боеприпасов.
24 января был назначен новый командующий ВВС фронта - генерал-майор Е.М. Николаенко. Чуть позже прибыл новый начальник инженерных войск - генерал-майор А.Ф. Хренов. В преддверии запланированного наступления Мехлис добился также направления на фронт большого количества политработников разных уровней, в том числе специалистов по спецпропаганде на немцев.
По льду Керченского пролива переправилась на полустров 47-я армия (командующий - генерал-майор К.С. Калганов), переброшенная из северного Ирана.
15 февраля Сталин принял Мехлиса. На встрече он, к неудовольствию Верховного, попросил дополнительного времени для подготовки фронта к наступлению. Это к вопросу о том, выполнял ли бездумно Мехлис приказы Ставки. И Сталин с ним согласился - видимо, аргументы Мехлиса подействовали.
27 февраля 1942 года началось запланированное наступление. Крымский фронт располагал 12 стрелковыми дивизиями, четырьмя танковыми бригадами, одной кавалерийской дивизией. Но командование Крымского фронта вместо того, чтобы в условиях безлесной местности Керченского полуострова активно использовать для прорыва немецкой обороны танки, в том числе КВ и Т-34, пустило вперед пехоту, атаки которой немцы отражали пулеметным огнем.
Три дня гоняли пехоту в бессмысленные атаки, положив тысячи людей. 13 советских дивизий наступали против трех немецких и одной румынской. А безвозвратные потери огромны (к апрелю уже 225 тысяч человек).
Мехлис 9 марта направил Сталину предложение немедленно снять Козлова и наштаба генерал-майора Ф.И. Толбухина с должностей. Заменили только начальника штаба фронта - на генерал-майора П.П. Вечного. 29 марта Мехлис вновь письменно настаивает перед Сталиным на снятии Козлова. Характеристика командующему дается нелицеприятная: ленив, «обожравшийся барин из мужиков», оперативными вопросами не интересуется, поездки в войска расценивает как «наказание», в войсках фронта, авторитетом не пользуется, кропотливой, повседневной работы не любит.
Вместо него Мехлис просил назначить кого-либо из следующих генералов: Н.К. Клыкова, но тот командовал прорывавшейся к Ленинграду 2-й ударной армией и в тот момент его менять было нельзя; К.К. Рокоссовского, который находился еще на излечении в госпитале; командующего 51-й армией генерал-лейтенанта В.Н. Львова, с которым познакомился на Керченском полуострове. Но кандидатура последнего не нашла почему-то поддержки Сталина.
К началу мая группировка войск фронта изготовилась к наступлению, но оно все откладывалось. 6 мая 1942 года Ставка дала распоряжение о переходе фронта к обороне, видимо, располагая сведениями о предстоящем наступлении немцев. Но командование фронта перестроить войска для ведения обороны не успело. Их группировка оставалась наступательной.
Тем временем немецкое командование усилило свою 11-ю армию. Еще в начале апреля в ее составе появилась 22-я танковая дивизия (180 чешских танков LT vz.38: вес - 9,5 тонны, лобовая броня - от 25 до 50 мм, 37-мм пушка). 8 мая немцы перешли в наступление при массированной авиационной поддержке (операция «Охота на дроф»). Был разрушен командный пункт 51-й армии, 11 мая генерал Львов погиб.
Уже в ходе майского прорыва нашей обороны немцами Ставка дала генералу Козлову указание:
«1) Всю 47-ю армию необходимо немедля начать отводить за Турецкий вал, организовав арьергард и прикрыв отход авиацией. Без этого будет риск попасть в плен…
3) Удар силами 51-й армии можете организовать с тем, чтобы и эту армию постепенно отводить за Турецкий вал.
4) Остатки 44-й армии тоже нужно отводить за Турецкий вал.
5) Мехлис и Козлов должны немедленно заняться организацией обороны на линии Турецкого вала.
6) Не возражаем против перевода штаба на указанное вами место.
7) Решительно возражаем против выезда Козлова и Мехлиса в группу Львова.
8) Примите все меры, чтобы артиллерия, в особенности крупная, была сосредоточена за Турецким валом, а также ряд противотанковых полков.
9) Если вы сумеете и успеете задержать противника перед Турецким валом, мы будем считать это достижением…».
Но ни Турецкий вал, ни Керченские обводы не были оборудованы в инженерном отношении и серьезной преграды для немцев не представляли.
Хуже того. Все три армии фронта (44-я, 47-я и 51-я), изготовившиеся к наступлению, были развернуты в один эшелон, что резко сокращало глубину обороны и резко ограничивало возможности по отражению ударов противника в случае его прорыва. Когда немцы перешли в решительное наступление, их главный удар пришелся именно по самому неудачному построению войск - по 44-й армии (командующий - генерал-лейтенант С.И. Черняк). Второй эшелон этой армии находился всего в 3–4 км от переднего края, что дало немцам возможность даже без смены позиций своей артиллерии нанести огневое поражение нашим частям на всю оперативную глубину. Что они и сделали.
К тому же большая часть советских войск была сосредоточена на северном участке Крымского фронта. Воспользовавшись этим обстоятельством, немецкое командование, имитировав основные усилия на севере, нанесло главный удар с юга, где располагалась 44-я армия.
Вот резкое и эмоциональное мнение Мехлиса о ее командующем: «Черняк. Безграмотный человек, неспособный руководить армией. Его начштаба Рождественский - мальчишка, а не организатор войск. Можно диву даваться, чья рука представила Черняка к званию генерал-лейтенанта».
«Неудачи в войнах всегда неизбежны, но их нельзя оправдать, если они возникли по безалаберности людей, которым доверено ведение войны. Это явное пренебрежение к противнику послужило трагической прелюдией к роковым поворотам в мае 1942 года».
Валентин Пикуль. «Площадь павших борцов».
В ночь на 7 мая военный совет Крымского фронта с одобрения Мехлиса направил в войска необходимые распоряжения (в связи с ожидаемым немецким наступлением. - Ред.). Увы, быстротой их передачи работники штаба фронта не озаботились. В итоге к утру они дошли даже не до всех командующих армиями!
7 мая немцы приступили к интенсивным авиационным ударам по советским позициям, особенно пунктам управления. На следующий день под прикрытием артиллерийского огня в атаку пошли пехотные части.
8 мая Мехлис отправил Сталину телеграмму, в которой написал: «Теперь не время жаловаться, но я должен доложить, чтобы Ставка знала командующего фронтом. 7 мая, то есть накануне наступления противника, Козлов созвал военный совет для обсуждения проекта будущей операции по овладению Кой-Аксаном. Я порекомендовал отложить этот проект и немедленно дать указания армиям в связи с ожидаемым наступлением противника. В подписанном приказании комфронта в нескольких местах ориентировал, что наступление ожидается 10–15 мая, и предлагал проработать до 10 мая и изучить со всем начсоставом, командирами соединений и штабами план обороны армий. Это делалось тогда, когда вся обстановка истекшего дня показывала, что с утра противник будет наступать. По моему настоянию ошибочная в сроках ориентировка была исправлена. Сопротивлялся также Козлов выдвижению дополнительных сил на участок 44-й армии».
Все данные бьют прямо в глаза - завтра немцы начнут наступление, а командующий в приказе указывает срок 10–15 мая. Очевидно, не сработала разведка штаба фронта.
В ответ на свою телеграмму, в которой в очередной раз просил сменить Козлова, Мехлис получил весьма раздраженное послание Сталина: «Вы держитесь странной позиции постороннего наблюдателя, не отвечающего за дела Крымфронта. Эта позиция очень удобна, но она насквозь гнилая. На Крымском фронте вы - не посторонний наблюдатель, а ответственный представитель Ставки, отвечающий за все успехи и неуспехи фронта и обязанный на месте исправлять ошибки командования. Вы вместе с командованием отвечаете за то, что левый фланг фронта оказался из рук вон слабым. Если «вся обстановка показывала, что с утра противник будет наступать», а вы не приняли всех мер к организации отпора, ограничившись пассивной критикой, то тем хуже для вас. Значит, вы еще не поняли, что вы посланы на Крымфронт не в качестве Госконтроля, а как ответственный представитель Ставки.
Вы требуете, чтобы мы заменили Козлова кем-либо вроде Гинденбурга. Но вы не можете не знать, что у нас нет в резерве Гинденбургов… Если бы вы использовали штурмовую авиацию не на побочные дела, а против танков и живой силы противника, противник не прорвал бы фронта и танки не прошли бы. Не нужно быть Гинденбургом, чтобы понять эту простую вещь, сидя два месяца на Крымфронте».
Мехлис вроде бы заслуженно получил «на орехи». Особенно если учесть, что Сталин затем отозвал его с фронта и понизил в должности. Раздражение Верховного объяснимо: несмотря на численное превосходство наших войск в районе Керчи, они не сумели остановить немецкое наступление. Но давайте разберемся в том, что в позиции Мехлиса могло вызвать гнев Сталина? На мой взгляд, прежде всего то, что Мехлис ограничился позицией наблюдателя и не вмешался в процесс принятия решений, очевидных даже не для профессионального военного. Располагая и штурмовой авиацией, и противотанковой артиллерией, и Т-34 и КВ, превосходящими немецкие танки чехословацкого производства со слабенькой 37-мм пушкой, советское командование могло остановить немецкую 22-ю танковую дивизию.
Сегодня все шишки валятся на голову Мехлиса, на командующего Черноморским флотом вице-адмирала Ф.С. Октябрьского, который-де «строил каверзы Крымскому фронту», на главнокомандующего войсками Северо-Кавказского направления маршала С.М. Будённого, на Ставку. А командование фронта как бы ни при чем… Не оправдывая промахов Мехлиса, за что он был наказан Сталиным, отмечу, что он до последнего пытался переломить стремительно ухудшавшуюся ситуацию в мае 1942-го.
Чем завершилась германская «охота на дроф», известно: 13 мая оборона наших войск была прорвана, в ночь на 14 мая маршал Будённый разрешил эвакуацию с Керченского полуострова, 15 мая противник занял Керчь. Это позволило немцам сосредоточить свои усилия на взятии Севастополя.
Такова цена катастрофы на Крымском фронте. Но не будем «смаковать» ее детали и сохраним в сердцах светлую память о всех бойцах и командирах РККА, погибших на крымской земле.

Приказ народного комиссара обороны СССР

№ 0391 4 октября 1941 года
О фактах подмены воспитательной работы репрессиями
За последнее время наблюдаются частые случаи незаконных репрессий и грубейшего превышения власти [cлова «превышения власти» написаны рукой Сталина вместо зачеркнутых слов «нарушения дисциплинарных прав». - Ред.] со стороны отдельных командиров и комиссаров по отношению к своим подчиненным.
Лейтенант 288-го сп Комиссаров без всяких оснований выстрелом из нагана убил красноармейца Кубицу.
Бывший начальник 21-го УР полковник Сущенко застрелил мл. сержанта Першикова за то, что он из-за болезни руки медленно слезал с машины.
Командир взвода мотострелковой роты 1026-го стрелкового полка лейтенант Микрюков застрелил своего помощника - младшего командира взвода Бабурина якобы за невыполнение приказания.
Военный комиссар 28-й танковой дивизии полковой комиссар Банквицер избил одного сержанта за то, что тот ночью закурил; он же избил майора Занозного за невыдержанный с ним разговор.
Начальник штаба 529-го стрелкового полка капитан Сакур без всяких оснований ударил два раза пистолетом ст. лейтенанта Сергеева.
Подобные нетерпимые в Красной Армии факты извращения дисциплинарной практики, превышения [слово «превышения» вписано Сталиным вместо «нарушения». - Ред.] предоставленных прав и власти, самосудов и рукоприкладства объясняются тем, что:
а) метод убеждения неправильно отодвинули на задний план, а метод репрессий в отношении к подчиненным занял первое место;
б) повседневная воспитательная работа в частях в ряде случаев подменяется руганью, репрессиями и рукоприкладством;
в) заброшен метод разъяснений и беседы командиров, комиссаров, политработников с красноармейцами, и разъяснение непонятных для красноармейцев вопросов зачастую подменяется окриком, бранью и грубостью;
г) отдельные командиры и политработники в сложных условиях боя теряются, впадают в панику и собственную растерянность прикрывают применением оружия без всяких на то оснований;
д) забыта истина, что применение репрессий является крайней мерой, допустимой лишь в случаях прямого неповиновения и открытого сопротивления в условиях боевой обстановки или в случаях злостного нарушения дисциплины и порядка лицами, сознательно идущими на срыв приказов командования.
Командиры, комиссары и политработники обязаны помнить, что без правильного сочетания метода убеждения с методом принуждения немыслимо насаждение советской воинской дисциплины и укрепление политико-морального состояния войск.
Суровая кара по отношению к злостным нарушителям воинской дисциплины, пособникам врага и явным врагам должна сочетаться с внимательным разбором всех случаев нарушения дисциплины, требующих подробного выяснения обстоятельств дела.
Необоснованные репрессии, незаконные расстрелы, самоуправство и рукоприкладство со стороны командиров и комиссаров являются проявлением безволия и безрукости, нередко ведут к обратным результатам, способствуют падению воинской дисциплины и политико-морального состояния войск и могут толкнуть нестойких бойцов к перебежкам на сторону противника.
Приказываю:
1. Восстановить в правах воспитательную работу, широко использовать метод убеждения, не подменять повседневную разъяснительную работу администрированием и репрессиями.
2. Всем командирам, политработникам и начальникам повседневно беседовать с красноармейцами, разъясняя им необходимость железной воинской дисциплины, честного выполнения своего воинского долга, военной присяги и приказов командира и начальника. В беседах разъяснять также, что над нашей Родиной нависла серьезная угроза, что для разгрома врага нужны величайшее самопожертвование, непоколебимая стойкость в бою, презрение к смерти и беспощадная борьба с трусами, дезертирами, членовредителями, провокаторами и изменниками Родины.
3. Широко разъяснять начальствующему составу, что самосуды, рукоприкладство и площадная брань, унижающая звание воина Красной Армии, ведут не к укреплению, а к подрыву дисциплины и авторитета командира и политработника.
4. Самым решительным образом, вплоть до предания виновных суду военного трибунала, бороться со всеми явлениями незаконных репрессий, рукоприкладства и самосудов.
Приказ объявить всему начальствующему составу действующей армии до командира и комиссара полка включительно.
Народный комиссар обороны И. СТАЛИН.
Начальник Генштаба Б. ШАПОШНИКОВ.

Семен Буденный:
«В моей военной практике подобного не случалось»
«Когда произошла эта катастрофа на фронте (Крымском фронте в мае 1942 году - Ред.), я выехал туда для наведения порядка. Со мной были член военного совета направления Исаков Иван Степанович и мой адъютант Зеленский П.П.
На фронте я застал невообразимую панику. Все пушки, пулеметы, противотанковые ружья были брошены на поле боя, а люди бежали группами и в одиночку к Керченскому проливу. И если видели плывущую у берега доску или бревно, сразу же на этот предмет прыгали по несколько человек и тут же тонули. То же самое происходило, если удавалось обнаружить на берегу что-либо из плавучих средств или видели приближающуюся лодку - бросались тучей, тут же все затоплялось, и люди гибли.
Такой паники я никогда в жизни не видел - в моей военной практике подобного не случалось.
Это была какая-то стихия бедствия, хоть противник особенно и не наступал. Его авиация работала хорошо, она и создавала панику. Но ей это удалось сделать только потому, что наша авиация бездействовала, а командование фронтом растерялось и потеряло управление.
Несмотря на это, мне удалось занять ближний оборонительный керченский обвод и на нем закрепиться. Мехлису и Козлову я приказал руководить этой обороной, и если придется эвакуироваться, то они должны выехать с керченской земли последними.
Часть людей уже попала на Таманский полуостров через Керченский пролив. Там у меня была расположена стрелковая бригада трехполкового состава. Я приказал ей задерживать всех переправляющихся и сажать на оборонительный рубеж Тамани.
После всего этого я позвонил по телефону ВЧ И.В. Сталину и доложил об обстановке. Он спросил: «Что вы думаете делать дальше?» Я ответил, что будем бороться на ближнем оборонительном обводе (защищать Керчь). Но Сталин сказал: «Вы теперь должны прочно защищать Таманский полуостров, а Керчь эвакуировать».
Я все же решил Керчь защищать как можно дольше, потому что падение Керчи сразу же скажется на обороне Севастополя, у которого к моему приезду на это направление была половина боевого комплекта огнеприпасов. И я довел его к 15.5.42 до 6 боекомплектов…
Я был на командном пункте фронта, когда ко мне подошел И.А. Серов (заместитель наркома внутренних дел. - Ред.) и представился как уполномоченный НКВД от Берии. Серов у меня спросил, какие будут распоряжения. Я ответил, что при эвакуации ему надлежит потопить паровозы, чтобы они не попали в руки немцам.
Спустя 2–3 часа Серов подошел ко мне и доложил, что мое распоряжение выполнено, паровозы затоплены. Я спросил: «Как?!» Он ответил, что спустил их с мола. Я сказал: «Ну и дурак. Я же вам сказал, что это надо сделать при эвакуации, а мы еще уходить не собираемся, и паровозы нам нужны». Я приказал ему из Керчи выехать и не осложнять дела».
Затем мы переехали в г. Тамань, где был мой командный пункт. И вдруг у меня прекратилась связь с Керчью, с которой нас связывал единственный провод - телефон ВЧ. Выяснилось, что Серов приказал его перерезать.
На мой вопрос, зачем он это сделал, Серов ответил, что эта связь принадлежит НКВД и он имеет право ею распоряжаться.
Я сказал ему: «А вот распоряжаться вы, к сожалению, не умеете. Поэтому я вас отдам под суд как предателя Родины, потому что вы лишили меня возможности управлять фронтом, я остался без связи».
На другой день мне позвонил из Москвы Берия и попросил уладить дело с Серовым. Я повторил, что Серов будет отдан под суд. Тогда Берия сказал, что он Серова отзывает в Москву и сам его накажет».
Из дневниковых записей Маршала Советского Союза С.М. Буденного,
в мае 1942 года главнокомандующего войсками
Северо-Кавказского направления.

Письмо «опального генерала»

Из письма Д. Т. Козлова к А. И. Смирнову-Несвицкому[6]
«11.2.66 г. Здравствуйте, Александр Иванович!

Большое Вам спасибо за то, что не забыли старого опального генерала. Опала моя длится вот уже почти 25 лет.

В моей памяти часто встают события тех дней. Тяжко их вспоминать особенно потому, что вина за гибель всех наших полков лежит не только на нас, непосредственных участниках этих боев, но и на руководстве, которое осуществлялось над нами. Я имею ввиду не профана в оперативном искусстве Мехлиса, а командующего Северо-Кавказского направления и Ставку. Также я имею ввиду Октябрьского, который по сути дела не воевал, а мешал воевать Петрову и строил каверзы Крымскому фронту…
Я очень жалею, что не сложил там свою голову. Не слышал бы я несправедливостей и обид, ибо мертвые срама не имут…»
                                           Смерть  солдата
   
Выдающийся литератор двадцатого века Константин Симонов, неоднократно бывавший на Керченском полуострове в дни военных противостояний, отраженных в его знаменитых «Разных днях войны», имел полное право заявить: «Войну издали не снимешь, войну можно снимать только вблизи». Этими словами К. Симонов еще раз подчеркнул неоценимую роль кино- и фотодокументов, оставивших для потомков героику и трагедию народной победы над фашизмом.

Одним из таких подлинных свидетельств ужасов Великой Отечественной войны стал фотоснимок военного фотокорреспондента Анатолия Гаранина «Смерть солдата», вошедший  в классику советской военной фотографии.
Прикомандированный к штабу Крымского фронта, А. Гаранин, как представитель газеты «Красная Звезда», весной 1942 года в очередной раз отправился на передовую, чтобы отснять атаку бойцов на неприятеля во время боя.
Подразделение, увлекаемое командиром, рванулось вперед. Анатолий навел свою «лейку» на группу солдат. Кадр должен был получиться удачным – в объектив попали несколько человек, устремленных единым порывом вперед, на врага. Но в этот самый момент, перед тем как сработал затвор фотоаппарата, неожиданно в нескольких метрах от атакующих разорвался вражеский снаряд. Кадр мгновенно стал другим. Взрыв нарушил картину боя, внес в фото страшные коррективы. Вместо предполагаемого снимка атаки пленка зафиксировала трагедию. Ближайший к нам смертельно раненый боец медленно опускается на крымскую землю. Для него война окончилась – тело приняло смертоносный металл.
Где-то далеко отсюда будут слезы жены, матери, детей и родственников и вечная надежда на возвращение родного человека с той проклятой войны – надежда, угасающая с каждым днем после Победы….
Архив кино- и фотодокументов помог установить, что местом съемки фотографии «Смерть солдата» стали знаменитые Ак-Монайские позиции, находящиеся в западной части Керченского полуострова. К сожалению, пока никто не знает точного места съемок. Полоса земли от селения Ак-Монай (Каменское)  до самого Черного моря длиной почти в 17 километров – свидетель гибели бойца. То самое место, где с января по май 1942 года шли ожесточенные бои с переменным успехом, завершившиеся трагедией для войск Крымского фронта.
Кто же тот боец, смерть которого мы видим на снимке? Имя его остается неизвестным. Он,  скорее всего,  захоронен в одной из многочисленных братских могил, находящихся в зоне Ак-Монайского перешейка. Останки солдата могут покоиться в Семисотке, Каменском, Батальном, Ячменном, Уварово и других селах, в которых по несколько братских могил с тысячами захороненных. Большинство, несмотря почти на семидесятилетний срок, прошедший после окончания боевых действий в Крыму, остаются безымянными. И главная причина этого – гибель архивных документов.
Фотография «Смерть солдата» еще раз заставляет задуматься над жестокостью самой варварской войны в истории человечества, где гибель одного – трагедия, а смерть миллионов – статистика. Та самая невозмутимая статистика, которая больше семидесяти процентов не пришедших с войны считает пропавшими без вести.
«Смерть солдата» – это вечное напоминание всем нам хранить мир и помнить, что он оплачен миллионами погибших.

  Горько-соленая война.
(Героическим защитникам Ак-Моная)                                                                                       

Солонцы, солонцы….Все горчак да полынь…
Сколько соли и горечи здесь,  в этой крымской земле?
Каждый метр и кровью, и потом священным полит
Тех солдат, что погибли на самой проклятой войне.
Соль слезы материнской и горечь утрат,
Той вдовы, чей солдат не вернулся с победой домой,
До сих пор в сердце рваною огненной раной горят,
Алой кровью тюльпанов и маков пылают весной.
Здесь за счастье и дом свой солдат воевал,
За невесту, что ждала с надеждой его вдалеке.
Он, рванувшись в атаку,  на горькую землю упал,
Куст от крови соленой полыни зажав в кулаке.
Снова травы под солнцем июльским горчат,
Белым потом соленым опять выступает рапа.
Ну когда же, когда похороним последних солдат,
И закончится горько-соленая эта война!
 В бою - морские пехотинцы 83-й бригады (1942 г.).






1 комментарий: