Феодосийский десант: бой за феодосию

Начало героического рейда в Феодосию.

Десантники в Феодосийском порту

Высадка десанта у берегов Феодосии

В освобождённой Феодосии.
Снимок 1941 года сделан Б. А. Боровских,
фотокором "Бюллетеня" газеты 44-й армии "На штурм!"Десантники на улице Карла Либкнехта, ныне носит название Земская

Морские пехотинцы ведут бой на улицах Феодосии. Фото из интернета

десантники на ул Горького?

военно пленные

Слево политрук Д.Ф. Понамарев.

Отряду высадочных средств предстояло высадить штурмовой отряд морских пехотинцев (командир старший лейтенант А. Ф. Айдинов, политрук Д. Ф. Пономарев), группу разведчиков (командир старший лейтенант П. Л. Егоров) и три группы гидрографов, которые возглавляли лейтенант А. М. Вейнблат, главный старшина Г. А. Степанов и старшина 1-й статьи Данилов.

Слево политрук Д.Ф. Понамарев.
c права главный старшина Н,С,Симичев

в этом здание находилось феодосийское гестапо (фото конец декабря 1941-начало 1942)

бургомбургомистр Грузиновистр

Воспоминание К Симонова

Я сказал лейтенанту, что хотел бы поговорить с некоторыми из арестованных за сотрудничество с немцами. Он ответил, что едва ли это удастся сегодня, потому что раньше ночи он никого не будет допрашивать, а никаких помощников у него под рукой нет, и вообще он один.

— Ну ладно, — сказал он. — Вот бургомистр Грузинов, отпетая сволочь. Или начальник полиции — все понятно! Но вот вы мне объясните, товарищ. Здесь немцы две недели назад, к Новому году, открыли откровенную вербовку в публичный дом. Просто предложили добровольно туда записывать. Так вот здесь у меня документы из магистратуры есть. Оказались такие женщины, которые подали туда заявления. Ну, что с ними теперь делать? Публичный дом немцы не успели открыть — мы помешали. А заявления у меня. Ну, что теперь делать с этими бабами? Откуда они взялись? Пострелять их за это нельзя, не за что, а посадить... Ну, допустим, посадишь, а что потом с ними делать?

Я спросил его, где находится бургомистр.

— Бургомистра я передал в особый отдел армии, он там сидит...

В оставшемся от феодосийской поездки фронтовом блокноте сохранился короткий перечень фактов и имен, сообщенных мне в тот день лейтенантом госбезопасности Б. Г. Великовским. Вот он, этот перечень:

«Немцами расстреляно в городе 917 евреев. 1 декабря была проведена регистрация всех евреев якобы для работы. Велели им явиться с продуктами на два дня, а 3 декабря расстреляли всех, начиная с 12 лет. Детей до 12 лет усыпляли и отдавали матерям. Матерей расстреливали, а их, по существу, закапывали живыми. Отдельно вызывали крымчаков, 12 декабря. Явилось человек 300. Многие, наученные горьким опытом, разбежались. Все, кто явился, были расстреляны в противотанковом рву; расстреляли из пулемета и зарыли. Стоны раздавались два дня, и часовые никого не подпускали. Это было за известковым заводом бывшего Бедризова. Такую же операцию готовили и для караимов. Но не успели. Всю эту регистрацию производила городская Управа под руководством Андржиевского и Грузинова.

Андржиевский Николай Иванович — инженер-строитель.

Грузинов Василий Софронович — специалист по плодоовощам и виноделию.

Гришин — начальник полиции, бухгалтер».

...Я пошел в особый отдел. Там мне сказали примерно то же, что говорил лейтенант, — допрашивать пока некому и некогда. Я стал настаивать. Тогда мне ответили, что им это делать некогда, но если я желаю допросить бургомистра Грузинова, то они ничего не имеют против этого, сейчас его приведут.

Минут десять я сидел в комнате один и ждал. Продолжалась бомбежка, и дом почти непрерывно трясся. Наконец в комнату вошел красноармеец, а за ним высокий человек в кожаной тужурке, в галифе, в порыжелых сапогах, в кубанке. На вид ему было под пятьдесят. У него было крепкое, еще не старое лицо с крючковатым носом и твердо сжатыми губами.

Очень отчетливо помню то первое ощущение, которое я испытал при виде его. Он был похож по своему типу на начальника какого-то хозяйственного учреждения, рачительного хозяина, тихого с начальством, грозного с подчиненными и ухажористого со всеми попадающими от него в зависимость женщинами.

Этот человек был мне отвратителен. Отвратителен в гораздо большей степени, чем любой пленный немец. В силе этого чувства играли роль два момента: во-первых, он служил немцам, то есть был предателем. А во-вторых, может быть, я все же испытывал бы к нему меньшее физическое отвращение, если бы его можно было хотя бы считать принципиальным нашим врагом, убежденным, что Россия должна быть не такой, какая она есть, и что лучше отдать немцам часть ее территории, чтобы на оставшейся восстановить буржуазное или самодержавное государство, восстановить любой ценой, только бы не жить при Советской власти.

Но у этого человека явно не было никаких принципов, даже таких. Ему не было никакого дела до судеб России. Его интересовал только он сам, его собственная судьба, его собственное благосостояние. Он был для меня символом всего того спокойного, удовлетворенного и собой и окружающими в условиях удачного стяжательства; всего того мещанского, уныло-жадного, что я ненавидел с детства. Как-то, помню, я прочел у Хлебникова замечательные слова о том, что отныне млечный путь человечества разделился на млечный путь изобретателей и млечный путь приобретателей. Так вот, передо мной и была частичка с млечного пути приобретателей.

Несколько лет назад этот человек пролез в кандидаты партии. Он был директором какого-то плодовинного хозяйства, но, очевидно, его главной мечтой в жизни было стать хозяином, а не просто директором. Надо думать, что он при Советской власти в меру сил старался быть именно таким хозяином, то есть крал и хищничал. Но, ожидая прихода немцев, он чутьем знал, что при них его желания могут исполниться до конца. А то печальное для него теперь обстоятельство, что он стал в свое время кандидатом партии, уравновешивалось другим, радостным обстоятельством — тем, что жена, на его удачу, оказалась немкой из Поволжья и знала немецкий язык. Очевидно, он считал, что при наличии жены-немки ему простят бывшую партийную принадлежность. Уже в дни эвакуации он каким-то хитроумным путем выписал ее с Кавказа к себе в Феодосию. А свою новую карьеру начал с того, что, отправив вперед в эвакуацию всех своих сотрудников, сам остался на месте якобы не то взрывать, не то поджигать склады и погреба. А на самом деле запер, запечатал их и спрятался, пережидая бои.

Когда после боев он снова появился на божий свет, немецкие солдаты начали тащить из этих погребов все, что им попадалось. Тогда он сделал ловкий ход: пошел и пожаловался немецкому коменданту, заявив, что сохранил эти подвалы для того, чтобы ими планомерно пользовалось немецкое командование, а не для того, чтобы сюда приходили и брали что попало. Довольный старательностью этого жлоба, немецкий комендант сразу назначил его управляющим подвалами и приказал ему давать вино только по запискам из комендатуры. Вскоре в ход пошла и жена-немка, устроившаяся работать в магистратуре, а потом Грузинова назначили городским головой.

И его психология, и причины его поступков в течение всего полуторачасового разговора с ним казались мне совершенно ясными. И только двух вещей я никак не мог понять. Во-первых, он все еще надеялся на что-то и явно не понимал, что никакого другого конца, кроме расстрела, ему ждать не приходится. А во-вторых, он очень боялся бомбежки, которая шла в городе. Очень боялся за свою жизнь. Очевидно, оба эти чувства были связаны одно с другим. Именно потому, что он все еще не верил в безнадежность своего положения, он и боялся бомбежки. Он несколько раз повторял, что он «еще заслужит», и в разговоре со мной оправдывался самым глупейшим образом. Когда я спрашивал его, он ли составлял списки на расстрел евреев и караимов, он ответил, что нет, не он. Когда я стал спрашивать, где же они составлялись, он ответил, что в магистратуре.

— Но вы же были бургомистром!

— Да, был.

— Так вы писали эти списки?

— Нет, я их не писал.

— А кто же их писал?

— Писали работники.

Потом я стал расспрашивать его про свидетельства о благонадежности, которые он одним давал, а другим не давал. Он отвечал на это, что сам он никого не выдал немцам и ни о ком не говорил плохо.

— А кто же говорил?

— Когда немцы меня спрашивали, тогда я им говорил. А если не спрашивали, я не говорил.

— Значит, вы говорили о людях плохое только тогда, когда немцы вас спрашивали о них?

— Да.

И то, что он выдавал немцам людей только после того, как немцы спрашивали его об этих людях, видимо, казалось ему сильно смягчающим его вину обстоятельством. Во всяком случае, он повторил это несколько раз.

Во время нашего разговора с ним на улице упали две серии бомб. Оба раза он при первых звуках бомбежки начинал ерзать на стуле, а потом пытался сползти с него и лечь на пол. В первый раз я удержался, но во второй раз крикнул на него:

— Неужели вы не понимаете, что вас все равно расстреляют? Ну чего вы лезете на пол?

Он с видимым трудом, дрожа, поднялся с пола, сел обратно на стул и сказал:

— Я еще надеюсь, что я оправдаю доверие.

Трудно поверить, что человек в такой обстановке мог выговорить такую фразу, но он ее выговорил. И после этих слов к концу допроса у меня даже не осталось чувства ненависти к нему — были только омерзение и гадливость, доходившие до того, что мне было бы трудно дотронуться до него. Это был уже не человек, а медуза

военно пленные

Пленные румынские солдаты, Крым.
Дата съемки не известна, автор фото Евгений Халдей.
Десант в Феодосию

Советские войска 25 декабря 1941г.- 2 января 1942г. советские войска успешно провели Керченско - Феодосийскую операцию, отбив у немецко-румынских войск часть Крымского полуострова и создав угрозу группировке 11-й полевой армии осаждавшей Севастополь. В боях с 28 декабря 1941 г. по 2 января 1942 г. десантниками 44-й армии Кавказского фронта захвачено 48 орудий, 20 миномётов, 250 грузовиков, 115 легковых машин, 33 автобуса, 1.000 мотоциклов, 50 пулемётов, 150 автоматов, 3.000 винтовок, 256 лошадей, а так же склады с боеприпасами, продовольствием и аммуницией. Только в Феодосии убито более 2.000 немцев и румын. (Сообщения Совинформбюро, Т/2, c.8, Москва, «Правда», 1944)
Десантная операция проведена кораблями Черноморского флота и Азовской военной флотилии в крайне сложных условиях шторма, ночью. Противник, оправившись от неожиданности, оказал десанту упорное сопротивление. Многие корабли получили тяжёлые повреждения от артиллерийско-миномётного огня и имели потери в личном составе, а некоторые потоплены вражеским огнём или затонули в результате шторма. Так крейсер «Красный Кавказ» высадивший десантников и артиллерию прямо на мол Феодосийского порта получил тяжёлые повреждения от огня противника и с трудом дошёл до Новороссийска. В экипаже погибло 23 человека, 5 умерли от ран, и 76 было ранено. В Феодосийском порту были потоплены охотники СКА № 068, СКА № 095, СКА № 056. Повреждены все остальные корабли отряда «А» - эсминцы «Шаумян», «Незаможник», тральщик БТЩ № 404 «Щит» (4 убитых и 11 раненых), охотники СКА № 013, СКА № 052, СКА № 061, СКА № 0131, а так же транспорты «Кубань» (3113 брт.) (на нём убиты капитан и 32 десантника, 30 десантников ранено), «Г. Димитров» (2484 брт.). Потоплены транспорты «Ташкент» (5552 брт.) (убито 18 и ранено 12 человек из 79 человек команды) и «Красногвардеец» (2719 брт.). (Советский морской транспорт в ВОВ, с.93-98) Десант за сутки потерял 100 убитыми и 350 ранеными. В городе захвачено 75 пленных.
При высадке десантов на Азовском море также были большие потери. Под огнём противника погибли транспорты «Пенай» (548 брт.) у мыса Ахеллион, на нём погибли 3 человека команды и 110 десантников, «Ейск» (267 брт.) (погибли 7 человек команды и 255 десантников), буксир «Фанагория» (99 брт.) (100 погибших), землесос «Ворошилов» (450 погибших), баржи «Хопёр», «Ока» (1 убитый, 2 раненых), «Таганрог» (1 убитый) и другие корабли и катера. (Советский речной транспорт в ВОВ, с.66-68)
Потери войск Закавказского (с 30.12.1941 г. Кавказского) фронта, Черноморского флота, Азовской военной флотилии в ходе Керченско-Феодосийской наступательной операции с 25 декабря 1941 г. по 2 января 1942 г. составили 32.453 солдата и офицера убитыми, пропавшими без вести и пленными, 9.482 ранеными. Всего 41.935 человек. Было уничтожено 35 танков, 139 орудий и миномётов, 39 самолётов, 11.200 пулемётов, винтовок, автоматов и пистолетов.
(Гриф секретности снят, с.175-176, 369)

"Корапь взорвался!". Залп 180-мм орудий главного калибра
крейсера "Красный Кавказ"ведёт огонь по Феодосии
СКР "Шквал"

Участвовал в артобстреле Феодосии совместно с эсминцем "Незаможник" 14 октября (выпущено 59 снарядов) и 20 декабря (было выпущено 64 снаряда) 1942 года.